Почему нас так смущает вид нищеты?

19.01.2020

При встрече с людьми в бедственном положении нам становится не по себе. Каковы механизмы наших предубеждений? Что побуждает нас подавать или не подавать?

На городских улицах мы видим таких людей каждый день. Кто-то останавливается, бросает им деньги, другие отводят взгляд. Но у большинства из нас вид нищих, просящих людей вызывает чувство неловкости и даже стыда: мы чувствуем себя неуверенно и не знаем, как реагировать.

«Это происходит потому, что мы разрываемся между тремя практически несовместимыми моделями поведения, — анализирует ситуацию психотерапевт Катерина Хмельницкая. — Современная логика рынка требует от нас быть максимально продуктивными, расчетливыми и бережливыми. Мы хотим получать наслаждение от заработанных благ и в то же время ощущать себя добродетельными». Это противоречие формулируется почти неразрешимым вопросом: «Как быть эгоистом, гедонистом и альтруистом одновременно?» Но у нашего смущения есть и другие причины.

Страх падения

29-летняя Ольга участвовала в раздаче бесплатных обедов, которые привозит к Курскому вокзалу Армия спасения. «Больше всего меня поразило то, что люди, которые приходили к нам, когда-то вели совершенно нормальную жизнь, они не от рождения бомжи, у них были семьи, дети, жилье… А потом что-то происходило, и жизнь стремительно катилась под откос. В этом была трагическая необратимость, и я впервые по-настоящему испугалась. Такое может произойти с каждым, а значит, и со мной».

«Бессознательный страх оказаться на месте изгоя, бездомного, одинокого человека действительно подталкивает некоторых к тому, чтобы подавать милостыню, — объясняет юнгианский аналитик Станислав Раевский. — Эта тревога живет где-то в глубинах нашей психики, в ее архаических слоях, в нашем коллективном бессознательном. Когда-то древний человек совершал ритуал жертвоприношения, желая умилостивить грозных богов и отвести от себя напасти.

Возможно, и мы, жертвуя просящему, повторяем этот архетипический жест, словно заклинаем некое божество, надеясь избежать его гнева, а по сути — освободиться от страха стать таким же обездоленным».

«Войны, революции, ГУЛАГ, голод, смена социального строя — десятилетия нестабильности и множество примеров из историй своей семьи, знакомых и незнакомых людей, неожиданно потерявших все, также поддерживают бессознательный страх перед бедностью», — добавляет Катерина Хмельницкая. Именно поэтому нам так легко идентифицировать себя с несчастьем другого человека, и этот опыт мотивирует нас подавать милостыню.

Но «подавать» не всегда означает «узнавать себя в другом». Подавая, мы получаем возможность почувствовать себя человеком, готовым помочь оказавшемуся в бедственном положении. И видеть различие между собой и тем, кто просит нас о помощи.

На той стороне

Исследователи проводят немало опросов россиян, пытаясь выяснить наше отношение к проблеме попрошайничества в России. И мало что знают о том, что думают о мире, о себе и о нас бездомные. Социологи из Уральского института экономики РАН провели в Челябинске и Екатеринбурге опрос среди бездомных людей. Выяснилось, что больше всего их беспокоит отсутствие жилья (82% опрошенных в Екатеринбурге и 100% в Челябинске), затем — работы, документов, лекарств и других жизненно необходимых вещей. «Психологические проблемы, чувство одиночества тревожат их в меньшей степени, — рассказывает руководитель исследования, заведующий отделом экономической социологии Института экономики УРО РАН Борис Павлов. — А вот к негативному отношению со стороны окружающих они почти безразличны».

Как объясняем свое поведение мы сами

В «группе милосердия» при православном храме Санкт-Петербурга 37-летний Юрий работает четвертый год. «Мы раздаем одежду бездомным и кормим их. За это время я выслушал не одну сотню историй: большинство, чуть ли не 90%, бездомных людей, судя по их словам, сами выбрали себе эту жизнь. Их устраивает участь попрошайки, и они не хотят ничего менять. Когда я рассказываю об этом своим знакомым, некоторые из них удивляются, а другие говорят, что перестанут подавать милостыню вообще».

Выбирая, подавать или не подавать, каждый из нас как-то объясняет себе свое поведение.

Разобравшись в собственных эмоциях и мотивах, мы начнем лучше понимать себя… и, возможно, захотим помочь другим

«Я не стану этого делать, потому что попрошайки — часть преступной структуры; мне унизительно думать, что меня держат за простака» — вот одно из объяснений, — говорит Катерина Хмельницкая. — Другие люди говорят себе: «Надо подавать всегда и везде: вдруг кому-то мои деньги помогут изменить жизнь». Третьи рассуждают практически: чем бросать средства на ветер, правильней купить бездомному еды и проследить, чтобы он ее съел, а не променял на выпивку или чтобы эту еду не отобрали другие нищие».

Мотивация нашего поведения может быть очень разной и во многом зависит от психологических особенностей и мировоззрения каждого человека. «Возможен, например, и такой взгляд: да, этот нищий, конечно, изображает из себя слепого, но он — настоящий артист, и такой талант надо вознаградить, — продолжает Станислав Раевский. — Рассуждающий таким образом человек уверен: все надо делать с умом, даже милостыню просить. И, окажись я в подобном положении, получилось ли бы у меня лучше?»

Призрак вины

Никому из нас не хочется отягощать жизнь сильными, тяжелыми переживаниями. «Сталкиваясь с обездоленными, многие из нас испытывают чувство «без вины виноватости», — комментирует Катерина Хмельницкая, — нам неловко за то, что мы здоровы и благополучны (во всяком случае, по сравнению с этими людьми). Нередко, искренне сочувствуя им, мы чувствуем облегчение: слава богу, это все не со мной. И те из нас, кто испытывает неприязнь по отношению к нищим, на самом деле чувствуют раздражение от своего чувства вины, потому что не знают, что делать с этим переживанием».

Мы не только сочувствуем бездомным, но и остерегаемся их. Они несут в себе нечто призрачное, иллюзорное. «Мы воспринимаем их облик как «нисхождение человека до животного состояния», — продолжает Катерина Хмельницкая. — В их жизни есть отказ от тех форм существования, к которым мы привыкли. И это нас пугает».

И все же взгляд по ту сторону барьера, отделяющего благополучное в нашем представлении существование от пугающей территории нищеты, может оказаться полезным. «Нет ничего постыдного в том, чтобы попытаться прочувствовать другого человека, каким бы он ни был, вообразив себя в его роли, — говорит Катерина Хмельницкая. — Вообще трудно сочувствовать, сопереживать, если не можешь представить, что другой ощущает на самом деле».

«Некоторым из нас было бы нелишним примерить на себя роль обездоленного человека, — соглашается Станислав Раевский. — Я давал такое задание своим пациентам: попробовать просить милостыню и проанализировать, как они это делают и что чувствуют в этот момент. Попробуйте — и вы узнаете о себе чрезвычайно много. Ведь гордость — одна из определяющих черт характера. И то, как мы ее преодолеваем, оказывается очень познавательным!»

Право выбирать, как себя вести и как относиться к просящему человеку, в любом случае остается за каждым из нас. Но, если мы сможем разобраться в том, что движет нами при этом, мы лучше поймем самих себя.

Много ли тех, кто подает милостыню?

По данным ВЦИОМ, опубликованным в 2019 году, формат благотворительности меняется, и теперь в России все реже подают милостыню: 24% против 30% в 2017, 32% в 2009, 36% в 2007. Однако все больше россиян работают волонтерами и участвуют в благотворительных акциях. За последние пять лет 69% населения хотя бы раз принимали участие в благотворительной акции, а 19% занимаются благотворительностью регулярно.